Юрий Евич "В окопах Новороссии". Логвиново, день второй.

Продолжаю публикацию отрывка книги Юрия Евича «В окопах Новороссии» про бои за Логвиново, т.е. за удержание в окружении дебальцевской группировки ВСУ.

… Утром весьма помятые после столь активной ночи явились в штаб бригады. Там узнали, что противник активно атакует Логвиново со всех сторон, пытаясь выбить из него наших. Нужно провести туда колонну наших танков и мотопехоты. Опять никто в штабе не знает туда дороги – кроме нас. Ну что же, как сказал Гагарин: «поехали!»
Дорога знакомая, скрытые от наблюдения, удобные для продвижения места хорошо известны – мы шли на высокой скорости, и слушали говор канонады. Уже в пути стало понятно, что противник потихоньку «отчухался» и активно кроет артиллерией там, впереди. В принципе логично: теперь его главная задача – взять Логвиново и деблокировать свою группировку в Дебальцево.
До той самой господствующей (весьма относительно, кстати) над местностью высотки, на которой грозными «пугалами» стояли три наших неработающих танка, мы доскочили быстро и без задержек. А вот уже на ней возникли проблемы…..

Колонна встала на холмике сразу и услышала жесточайший стрелковый бой в Логвиново. Звонкая трескотня автоматов и пулемётов, гулкие выхлопы подствольников и автоматических гранатомётов – всё это частило так, что не было никаких сомнений: противник бросил со всех сторон свою пехоту в атаку. Пехоту многочисленную и настроенную весьма решительно. И ещё наши «новоприбывшие» не только услышали, но и увидели с холма работу вражеской артиллерии….

Когда про артиллерию говорят «Бог войны» — люди непосвящённые не понимают, что это значит. С холма же это было зримо, красочно видно – как в кино. Нарастающий многоголосый свист – огромные площади поля одномоментно перепаханы залпом «Градов». А вот там, чуть дальше и чуть позже – посолиднее, это уже «Ураган» разгрузился.

Никакое кино, даже самое красочное и со спецэффектами, не может достоверно передать картину одномоментного перепахивания гектаров земли. Каждый смотрит на это и представляет, что будет с его хрупким смертным телом, если он окажется там, куда работает вражеская артиллерия. Новоприбывшим на глазах поплохело.
Как там сказал наш знаменитый поэт-фронтовик Симонов, который не по слухам знал, как оно ТАМ всё – на самом-то деле:
Осталась только сила ветра
И грузный шаг по целине
И те последних триста метров
Где жизнь со смертью наравне.
Мощная работа артиллерии и активный пехотный бой в пункте назначения деморализовали нашу пехоту. Полюбовавшись с всевозрастающим ужасом на беспрерывные разрывы, пехота дружно села в «Уралы» и на полном ходу рванула обратно – в Углегорск. Танкисты, к счастью, не смылись. Но были деморализованы настолько, что идти вперёд не могли. Повсюду звучали пугающие и вполне достоверные слухи о вражеских танках, занявших позиции на подходах к Логвиново и расстреливавших там нашу технику. Многочисленные чадные столбы дыма, неподвижно висевшие над полем в разных местах, вполне могли быть зримым свидетельством их правдивости.

Я подошёл к танкистам, нашёл командира и начал убеждать его в очевидной необходимости — поехать вперёд, на помощь ребятам. Он был задумчив и слегка сер, не отказывался, – но и желания ехать не высказывал, только молча смотрел мимо меня. Мои аргументы, что мы на МТЛБ пойдём вместе с ними, закономерным образом, заметного всплеска энтузиазма не вызывали: что такое жестянка МТЛБ с бронёй, пробиваемой пулей, рядом с танками.
Стрелковка в Логвиново, между тем, вспыхнула как треск костра, в который подбросили вязанку хвороста. Было понятно, что противник пошёл в атаку и сейчас додавит наше немногочисленное подразделение, отчаянно отбивавшееся там.

— Сейчас там наших забьют! – резко взвился до того молчавший Красный.
Дело в том, что в Логвиново сейчас отмахивался от супостата наш любимый «спецназ ГРУ ДНР» — то самое подразделение, из которого мы перешли в третью бригаду народной милиции, полгода назад. Пусть отдельные начальственные козлы из этого спецназа оказались редкими мразями, о чём было рассказано ранее, – но к рядовым бойцам и командирам, которые честно ходили в бой, мы сохранили самые тёплые чувства. Особенно сильно беспокоился об их судьбе Красный – он прошёл с ними гораздо больше, чем я, – начиная с Константиновки.
— Сейчас мы съездим на разведку в село. Если нас не сожгут – вернёмся за вами и пойдём вместе колонной, – сказал я командиру танкистов.
И тут резко выступила с сольной арией Ангел.
Я уже отмечал ранее, что в экстремальной ситуации она легко перекрикивает «Грады». Всё-таки многолетний опыт командования ротой спецназа и вся жизнь в армии – это неплохая школа оперного искусства. Ставит голос и формирует комплект «обертонов» из командирского лексикона (который суть матерный) на самый высший балл. Однако тут она превзошла саму себя, причём с большим отрывом.
— ……Ты, герой ……..й! Если хочешь героически погибнуть за Родину – скажи мне, я тебе ногу лично прострелю и отправлю в госпиталь! Пусть сюда ё…е п……сы из штаба приедут, хоть один, и идут в разведку! Нас счас сожгут, а они, с…и, будут в бомбоубежище пьянствовать и девиц штабных е…ть! Ты никуда не поедешь!….. Никто никуда не едет!,,,,,,
Раскаты голоса были столь мощны, а матерные обороты в устах миниатюрной миловидной «блондинки-лапочки» столь изощрённы, что я ощутил одновременно когнитивный диссонанс, баротравму ближнего к источнику звука уха и острое чувство смущения перед личным составом. Мелькнула мысль: «я никогда не позволял женщине кричать на меня, что подумают танкисты»? Обернулся к ним и увидел, что танкисты, сплошь серые от переносимого ужаса, попрятались за танки и только пара физиономий самых храбрых из них на полглаза выглядывает из-за бронированных бортов. Их психика была травмирована гораздо больше, чем моя – настолько, что они решили, что эти крики относятся к ним, а не ко мне.

Кричала Ангел минут пять, никак не менее. Когда она закончила, мрачный Красный сказал:
— Вылазьте все, я один съезжу.
Стоявший рядом с МТЛБ фельдшер Дима, надо отдать ему должное, весь бледный от осознания серьёзности ситуации, был спокоен и только ждал моего приказа.
— Значит так, – сдержанно сказал я. – Едут все и возвращаются все – или никто. Если мы не поедем – ребятам п….ц. Поехали, пусть танкистам будет стыдно, что медицина пошла вперёд, а они остались.
Потом подошёл к танкистам и сдёрнул с флагштока знамя ДНР.
— Вы не заслуживаете – оно у нас будет.
— Ангел, можешь остаться, если хочешь, — мы сами съездим.
— Ещё чего!……. – опять заорала Ангел. — ……Я с вами! – и полезла на место пулемётчика.

Вдох-выдох. Бескрайнее поле с дымами впереди. Перекрестились. С Богом! Поле с дымами прыгнуло навстречу.
Наша МТЛБ в таких условиях – готовая «братская могила»: одна граната из РПГ – и всё. Однако в эти минуты нам было на это глубоко пофиг. Надо было спасти ребят и надо было защитить Родину. Всех тех женщин, детей, стариков, которые махали нам руками, когда мы, лязгая гусеницами, неслись мимо них по улицам Горловки к линии фронта. В эти мгновения я испытал очень сильные чувства. Гораздо более сильные, чем во время штурма здания УВД г. Горловки. Мне показалось, что у меня за плечами – огромный, до небес мой ангел-хранитель: святой небесный покровитель воинов и моего имени, Георгий-Победоносец. Мы с ним вместе идём на врага, закрывая собой мирное население родной Горловки — всех тех, кто приветствовал нас, пока мы неслись мимо них в бой, кто сейчас вслушивается в звуки канонады и молится за нас. Бессмертная фраза Зои Космодемьянской: «это счастье – умереть за свой народ!» в эти мгновения мне показалась более близкой, чем когда бы то ни было.

На подходах к Логвиново мы секли все сектора, опасаясь вражеских гранатомётчиков, однако гораздо больше, чем противника, я боялся своего собственного героического спецназа. Поле было уставлено битой и горелой бронетехникой – её заметно прибавилось по сравнению с нашим вчерашним визитом. Везде зияли свежие воронки и густой пеленой поднимался дым. Было ясно, что наша контуженная, озверевшая от наплыва противника со всех сторон пехота легко может принять нашу коробочку за очередную прущую на прорыв укровскую броню и кардинально поприветствовать нас из РПГ-7 в лобовую проекцию. Поэтому я развернул флаг в поднятых над головой руках – и он заполоскался на ветру. Вот знакомый взгорбок – из окопа с ожесточённой радостью помахали нам трубами гранатомётов наши спецназовцы. Влетели в деревню, маневрируя между горелой бронетехникой – пустое поле, по которому мы бегали с журналистами ещё вчера, уже сплошь покрылось чёрными тушами горелых машин.

Трудно передать бурное, исполненное хищного восторга ликование нашей пехоты, увидевшей свою броню. Рассредоточившиеся между дворами, они выбегали отовсюду, размахивали руками и оружием. Для них прибытие своей «брони», пусть даже столь хлипкой как МТЛБ и в единичном экземпляре, означало, что про них не забыли и что они окружены не полностью, сообщение с основными силами сохранено. Это давало надежду, что даже такой тяжелейший и напряжённейший для наших ребят бой, не станет безнадёжным. Что подмога придёт, удастся выстоять и победить.
Среди подбежавших к нашей машине воинов выделялся один – в танковом комбинезоне. Как оказалось, они тут на двух танках находились с утра: носились вокруг села, жгли из орудий вражескую технику, кошмарили укрофашистскую пехоту из пулемётов. Сейчас у них кончилось всё – солярка, патроны, снаряды, нет радиосвязи. Весьма решительно он нам сказал что: «Сейчас прочие наши ребята как подойдут!»
В сдержанных, но всё же эмоциональных выражениях я ему ответил: «Ваши вон там, на холме стоят – зассали идти сюда с нами!»

Танкист заметно обиделся и напрягся. С явным недоверием он сказал, что такого быть не может. Мы ему ответили: садись к нам, поехали. Весьма сердитый и полный недоверия, он ловко запрыгнул в нашу броняшку.

Тут подбежал командир казаков, бившихся там же. У него на всё подразделение не было ни одного шприц-тюбика обезболивающих. Памятуя о наших «диких» горловских МГБ-шниках, в уютном безопасном тылу шьющих на меня уголовное дело – прямо вот в данный момент времени, я несколько тюбиков дал, но выдернул из набедренной командирской сумки листик и тут же, под свист осколков, попросил написать расписку, что я их ему выдал. Нужно отдать должное командиру – он с завидным хладнокровием расписку написал, и даже не удивился тому, что я её попросил: видимо, у самого был опыт общения с тварями разной степени феноменальности из «проверяющих» структур. Особую пикантность ситуации придавало то, что обстрел резко усилился, железо и свинец прошивали воздух во всех направлениях. Все попрятались, и только мы, как два идиота, припав на колено, судорожно дописывали эту «расписку». Экипаж моей МТЛБ, позабыв о субординации, матерно призывал командира закончить заниматься бюрократической хернёй и занять своё место, чтобы они могли, наконец, смотаться. Вопли экипажа становились всё громче, по мере усиления обстрела и заполнения листа, и к моменту, когда я ставил дату внизу текста, стали перекрывать звук разрывов. В этот момент я остро позавидовал рядовым, на плечи которых не падает идиотизм разборок с мерзкими тыловыми крысами, только и занятыми интригами и поиском поводов к дискредитации тех, кто по-настоящему воюет.

Когда мы прилетели на холм обратно, мне даже не удалось ничего сказать «доблестным танкистам». Два «выдающихся солиста» нашего экипажа – Ангел и танкист из деревни – наперегонки принялись объяснять танкистам, какие они п…ы что стоят здесь, пока наших там в деревне прессуют. Особенно отличился приехавший с нами их коллега. Он был глубоко уязвлён в лучших чувствах таким поведением своих боевых друзей, в решимости которых был только что настолько уверен. Потому он не только не стеснялся в выражениях (в разгар боя крайне редко кто стесняется), но и выражался настолько ёмко и убедительно, что я даже позавидовал. В крайне конкретных выражениях он объяснил им, насколько сильно они его разочаровали.

В итоге танкистам стало гораздо страшнее находиться на месте, чем атаковать: они всё-таки полезли в свои машины, напоследок, однако, договорившись, что мы на МТЛБ пойдём впереди.
Ну, нам не привыкать. Вдох-выдох, с Богом! Опять грохот взрывов и густое облако дымов над Логвиново прыгнули нам навстречу.

На этот раз радость нашей пехоты стала ещё острее, когда следом за нами, грозно покачивая длиннющими стволами на полном ходу, к деревне подошли танки. Нужно отдать должное: теперь уже решившись, танкисты работали чётко – разделились на две группы и начали обходить деревню, расстреливая из орудий и пулемётов противника. Наша пехота, при виде такой активной поддержки, резко воспряла духом. Противник напротив, осознал что «погода нелётная» и начал судорожно смываться. Мы быстренько загрузили раненых и на полной скорости понеслись в медпункт в Углегорске.

Закончился этот день «феерически-юмористическим» случаем. Когда мы прибыли в Углегорск на штаб, наш Красный сказал что-то не очень лестное про танкистов. Это услышал их комбат. Ему бы деликатно сделать вид, что он не расслышал – а его перемкнуло, он уволок Красного разбираться к комбригу. Тем временем пришёл я. Как оказалось, пока меня не было, Красный в ярчайших тонах, с присущим ему самобытным красноречием охарактеризовал духовные, психологические, интеллектуальные, морально-волевые и боевые качества танкистов. Я обратил внимание на неестественно багровый цвет лица почти всех присутствующих: кое-кто от сдерживаемого гнева, остальные – от сдерживаемого хохота. Меня попросили сообщить, что там произошло. Я кратко сказал: «танкисты не захотели идти в атаку – еле их вытолкали». Тут встал начальник штаба – глаза его сияли, усы топорщились от сдерживаемого хохота. Он мне пожал руку и даже более чем приветливо, вежливо сказал: «Благодарю Вас, Юрий Юрьевич, можете идти отдыхать». Уже выйдя из дома, я услышал генеральский рёв, от которого завибрировали рамы в окнах, – генерал выражал своё отношение к комбату танкистов.
…… Той ночью мы поехали в Горловку. Невзирая на запредельное утомление после нескольких суток боёв, невзирая на то, что на следующий день, ясное дело, будет ещё всё «ярче» и «активнее». Поехали совсем не потому, что хотели выспаться на диванах. Увы, причина была совсем другой.

Как мне сообщили бойцы моего подразделения, в это время находившиеся в расположении медицинской роты, сообщили, что моим отсутствием поспешили «продуктивно» воспользоваться горловские МГБшники. Вместе с вышеупомянутым Мерко они припёрлись в подразделение, и мало того, что запугивали военнослужащих, – их собирали в отдельной комнате по одному и под угрозой расправы заставляли писать на меня обвинительные заключения под их диктовку. Там много чего фигурировало: похищения, пытки, убийства людей, торговля донорскими органами, но самое интересное – «создание незаконной разведывательно-медицинской роты». Потому пришлось в решающий момент боёв ехать и всю ночь писать всякий идиотизм – многочисленные отписки «не похищал, не убивал»… Оставим в стороне «моральный уровень» тех МГБшников: сами, твари, упорно сидя в тылу, как могут мешают боевым действиям, нацеленным на защиту их же родной Горловки – в которой не только они, но их семьи и дети. Оставим в стороне «интеллектуальный уровень» предъявленных обвинения: например, позже у меня был разговор с одним из этих мутантов, — так на мой вопрос:

— Как вы себе представляете разведывательно-медицинскую роту?
Последовал ответ:
— Не знаем, это вы же её придумали.
А на мой следующий вопрос:
— Где у меня на территории сотня вооружённых нигде не учтённых мужиков?
Последовал ответ:
— Неудача замысла не означает его отсутствия.

То есть чисто по Оруэллу: «мыслепреступление».
Но тут настал вопрос всерьёз задуматься о моральном облике и участии в процессе вышестоящего командования. Ясно было, что без поддержки нашего военного начальства они бы на такое ни в коем случае не решились. Тут очень кстати на ум пришли все эпизоды странного поведения нашего Соколова, который, вопреки всем нормам устава, не подписывал рапорта о неявке на воинскую службу Мерко, а также, как я выяснил тут же, вынужденно переключившись с военных задач на интриганскую гниль нашего штаба, втихаря от меня восстановил в моей роте на должности Шевцову. Картина стала складываться весьма определённая. По этому поводу закономерным образом думка мне приходила самая мрачная.

Но додумать её я не успел – утром следующего дня начался, как оказалось, решающий бой за Логвиново.